Мир искусства в юбилейных датах: Д.А. Шмаринов

 

Дементий Алексеевич Шмаринов – народный художник СССР. Действительный член Академии художеств СССР, Лауреат Ленинской и Государственной премий.

О семье и детстве Дементия Алексеевича, к сожалению, информации очень мало. Известно только то, что родился он в семье агронома 12 мая 1907 года в Казани. В 12 лет поступил на учебу в Киевский художественный институт. Проучился там до 1922 года и уже в 1923 году продолжил учебу в Москве в школе-студии К. П. Чемко (1923–1928),

Завоевал известность, прежде всего, как художник книги.
На протяжении творческой жизни с успехом оформлял самые известные произведения русской и зарубежной классической литературы: А. С. Пушкин («Повести Белкина», 1937; «Пиковая дама», 1976), М. Ю. Лермонтов («Герой нашего времени», 1941), У. Шекспир («Ромео и Джульетта», 1959–1960; «Двенадцатая ночь», 1964), Н. В. Гоголь («Тарас Бульба», 1969), Э. Хемингуэй «По ком звонит колокол» (1979) и другие.
Чувство реальности литературной жизни пронизывает все его иллюстрации, им определяется и путь художника и его творческий метод.
Трудно найти человека и художника с более точным, трезвым и чётким умом, нежели Шмаринов. Ясная логика, обдуманность, доскональное знание материала сопутствуют каждой его работе.
Среди его иллюстраций есть замечательные циклы, впечатляющие своим уникальным для официального искусства тех лет трагизмом и бравурно-драматическим пафосом. Таковы его рисунки к «Преступлению и наказанию» Ф. М. Достоевского (1935–1936) и к «Петру Первому» А. Н. Толстого (1940–1945), а также обстоятельно-историчные иллюстрации к «Войне и миру» Л. Н. Толстого (1953–1955).

 

Читая и перечитывая Достоевского, Шмаринов сам словно прошел весь путь тяжких мучений Раскольникова. Он не придумал, а физически ощутил состояние человека, мечущегося в беспросветном одиночестве. Из этого острого «сопереживания» родились, возникли перед внутренним взором художника образы людей, их живые лица; возник образ Петербурга – не гармонически-прекрасного города дворцов и набережных, а Петербурга доходных домов, узких, как щели, дворов, подворотен, похожих на черные норы, того города, который мы до сих пор называем «Петербургом Достоевского».

В передаче примет времени Шмаринов безукоризненно верен жизненной правде. Все правильно в его иллюстрациях к «Преступлению и наказанию»: поленницы дров под окнами во дворах, обитые рваной клеенкой двери, длинные водосточные трубы, как будто прилипшие к стенам. Сама атмосфера Петербурга живет в рисунках: размытая черная акварель в сочетании с углем – излюбленная техника Шмаринова – передает ощущение туманной сырости, словно бы навсегда, насквозь пропитавшей стены города. Стены становятся лейтмотивом иллюстраций. Они замыкают композиции, глаз упирается в них, и шмариновская техника доносит до нас «живописное» безобразие облезлой штукатурки, грязного кирпича, ржавого железа. Никакой четкости, конструктивности, прямых линий нет в передаче архитектуры. Все чуть-чуть смазано, смягчено фактурой угля. Градации серых и черных оттенков, на которых строится тональная гамма иллюстраций, представляются естественным натуральным цветом, присущим и самому городу, и жизни, протекающей в его стенах.
А в иллюстрациях к «Петру I» А. Толстого (1940–1945) та же техника, уголь и акварель, вызывает у зрителя ощущение простора, широты, воли.

 

Снова сквозь всю книгу проходит единое настроение, единое ощущение жизни – бурной и стремительной. Снова чувство реальности этой жизни, ее неповторимого аромата преобладает надо всем, и исторические подробности, детали быта, костюмы, найденные и воспроизведенные художником с истинной научной точностью, смотрятся не стилизацией под старину, не этнографией, но подлинной действительностью. Мир, казалось бы давно застывший в музеях, ушедший в книги и картины, ставший предметом исторических классификаций, вдруг оказывается наполненным светом и воздухом, дождем и ветром.
Не декорации, воспроизводящие стиль Петровской эпохи, составляют его, а размытые дороги, разлившиеся реки, почерневшие избы темной и буйной России. Расшитые позументами кафтаны XVIII века, треугольные шляпы с плюмажем, ботфорты и шпаги пахнут не музейным нафталином и не бутафорским клеем, а дегтем и порохом, вином и морем. А главное, в этом мире существуют не марионетки, наряженные в исторические костюмы, покорно исполняющие роли, предписанные им художником, а живые люди – такие же живые, как те, что окружают нас, с такой же горячей кровью, с такой же неповторимой индивидуальностью.

Дементий Алексеевич рисовал не только потрясающие иллюстрации к художественным произведениям, но и создал цикл антифашистских рисунков под общим названием «Не забудем, не простим» (1942), проникнутый гневной патетикой и повествующий о страданиях и мужестве народа в борьбе с врагом.

Эта серия рисунков в 1943 году была издана отдельной книгой в ленинградском издательстве «Искусство» и в этом же году получила Сталинскую премию второй степени.

В годы войны Шмаринов также стал автором плакатов «Отомсти!» (1941) и «Красная Армия несет освобождение от фашистского ига».

Д.А. Шмаринов награжден Золотой медалью на Международной выставке книги в Лейпциге (1959). Руководил творческой мастерской графики в Москве (1962–1966). В 1965 году совершил путешествие в Италию, выполнив там множество натурных зарисовок. Занимая пост председателя правления Московского отделения Союза художников РСФСР (1959–1961, 1966–1968, 1972–1973), заслужил репутацию осторожного, но успешного руководителя. В 1989 году вышла его автомонография «Годы жизни и работы».
Живописные и графические произведения художника находятся в коллекциях ведущих российских музеев: Государственной Третьяковской галереи (ГТГ), Русского музея (ГРМ), ГМИИ им. А. С. Пушкина и других.
Если оглянуться на творчество Шмаринова и вспомнить, что же в конце концов больше всего запечатлелось в памяти, то можно смело сказать: люди, живые человеческие образы.
Как всякий подлинный художник, он творил, не спрашивая на то разрешения, творил так, как велела ему его художественная совесть, потому что не мог не выразить всего того, что вставало в душе, рождалось в сердце, зажигалось от соприкосновения с жизнью и с литературой – такой же реальной, такой же мощной силой, как и сама жизнь.